В 1933 году в Германии пришли к власти фашисты во главе с Адольфом Гитлером (Шикльгрубером), и весь мир с настороженностью наблюдал за развитием событий.

Фашисты с помощью оружия намеревались расширить свою территорию за счет других государств. В 1939 году Германия вероломно напала на Чехословакию и Польшу, а в 1940 году - на Скандинавские страны и Францию, но гитлеровцам этого казалось мало, и в логове фашизма - Берлине - был разработан план «Барбаросса», по которому планировался захват СССР

22 июня 1941 года в 4 часа утра Германия без объявления войны напала на Советский Союз. Началась Великая Отечественная война, принесшая советскому народу многолетние страдания и миллионы смертей.

Отец мой был призван в ряды Красной Армии, воевал до Победы и в октябре 1945 года вернулся домой, а уже в конце ноября как коммунист был направлен в город Днепродзержинск, где военнопленные Германии, Венгрии, Италии восстанавливали разрушенный завод «Коксохим». На шоферов, как говорил отец, был большой спрос. На фронте он служил водителем первого класса и всю войну доставлял боеприпасы на передовую, имел большой опыт и поэтому, как опытный шофер- коммунист, был направлен на восстановление народного хозяйства. В то время страна остро нуждалась в таких специалистах.

В ноябре 1946 года после длительной командировки отец вернулся в город Никополь. Здесь ему предложили работу на птицеводческом предприятии и вменили в обязанность развозить по селам Никопольского района новорожденных цыплят, гусят и утят. Такой была программа Коммунистической партии по возрождению сельского хозяйства СССР. Работа ответственная, так как доставка должна была обеспечивать стопроцентную сохранность маленьких живых существ.

Тогда мне шел девятый год, и моя детская память впитывала все до последних мелочей и хранит по сегодняшний день.

В школу я пошел переростком, учился в полуразрушенной школе № 4. Зимой мерзли руки, замерзали чернила и сильно

хотелось есть. Конечно же, такое не забудешь.

Когда в 1941-44 годах Никополь был оккупирован фашистами,

немецкая комендатура располагалась в здании городской поликлиники на набережной Днепра (теперь - Горбыт- комбинат). Туда немцы доставляли евреев, пленных советских солдат и партизан, истязали их, затем выводили на улицу Свердлова (район ГОВД), конвоировали за железнодорожный переезд, в сторону Днепропетровска, и расстреливали. Ныне там стоит памятник.

Дом, в котором мы жили, находился против овощной базы (сегодня там установлена пушка, а поблизости расположено летнее кафе). Родители - на фронте. Я и мой младший брат остались жить с бабушкой по отцовской линии.

Каждый день мимо нашего дома немцы гнали обессиленных, окровавленных людей на смерть. Вслед за пленными двигались одна-две брички-конки, иногда на них мы видели трупы. Охраняли пленных немцы в касках с «рожками», на груди блестели бляхи, рядом на поводке - овчарки.

Однажды вели измученных пленных, один раненный солдатик уже не мог идти. Тогда фашист отогнал в сторону других военнопленных и в упор расстрелял изнемогшего солдата. (Все это происходило на моих глазах и как раз на том месте, где сейчас молодожены по ступенькам поднимаются к монументу «Пушка». Тогда там была дорога к «Осводу»). Убитого бросили в бричку и повезли вслед за колонной. Мне малолетнему этот случай запомнился еще и потому, что, когда немец строчил в обессиленного пленного из автомата, сверкали огоньки от пуль.

Дорога, по которой вели военнопленных, была вымощена булыжником еще до Революции в честь прибытия царицы Екатерины Второй.

Однажды мы со сверстниками бегали по улице. Сопровождавший пленных немецкий офицер вынул пачку сигарет, закурил, а пустую коробку выкинул на мостовую. Я поднял ее и стал разглядывать, как игрушку. Офицер вернулся и своей длинной плеткой так отстегал меня и еще одного мальчика, что синие полосы на наших спинах не сходили больше месяца.

Шло время. Отец мечтал иметь свое подворье. Нашел участок земли по улице Грушко, 70 и за лето построил небольшой домик-мазанку. Несмотря на тяжелое послевоенное время, люди помогали друг другу решать проблемы с жильем. Еще очень выручали плавни. Чтобы построить дом, на каменный цоколь ставили столбы, с двух сторон обшивали плетеной лозой и облицовывали глиной с соломой Той же глиной с соломой накладывали потолок. Все это быстро высыхало, после чего ставили стропила и накрывали крышу. В таком доме с толстыми стенами было уютно и тепло даже в сорокаградусные морозы.

Печь топили дровами и сухим навозом от коровы. Угля тогда не было. Родители держали хозяйство: выращивали птицу, коз и кроликов.

Только начали обживаться, становиться на ноги, снова нагрянула беда - голод 1946-47 годов. Как сегодня помню зиму 1946 года. Стояла очень холодная погода, доходило до 40 градусов мороза. Снега выпало много. Мы с нетерпением ждали весны и дождались: начиная с апреля, солнце палило до самого сентября, и не было ни единого дождя. Мы, пацаны, целыми днями не вылезали со спасительных вод Днепра.

Однажды отец взял меня с собой в поездку по колхозам. По дороге мы остановились в поле и видели, что пшеница на четверть поднялась от земли и засохла. А вечером, во время ужина, отец сказал маме: «Лида, наверное, будет голод - озимые и яровые все засохли». И он не ошибся. Голод наступал, до нового 1947 года все припасы были съедены, а с января мы начали пухнуть от голода. У людей, живших на побережье, притоке Днепра - Лапинке, была надежда на посаженные в днепровских плавнях огороды, но и там жара выжгла все. Земля потрескалась и стала, как камень. И надежда на урожай в плавнях рухнула.

В стране еще действовала карточная система, и жители были прикреплены к магазинам. Хлеба (если это можно было назвать хлебом) выдавали работающим по 450 граммов в сутки, а нетрудоспособным и детям - по 250 граммов. Голод выгонял людей из домов попрошайничать, но результаты были плачевными, многие замерзали, умирали от голода.

Однажды мы с мамой шли по нашей улице Грушко к деду Филиппу (он работал на маслобойне) за макухой, я видел, как умерших и замерзших людей подбирали и грузили на подводу, но перед этим заходили в дома и что-то записывали в тетрадь. Мертвых отвозили на старое кладбище (ныне рынок Первомайский), сбрасывали в котлован и заливали хлоркой. Я своим детским восприятием считал такое действие неправильным, предполагая, что их заливали молоком. Что это была хлорная известь, я понял, когда подрос.

Наша семья пережила голод благодаря отцу. Он соорудил в сарае маленькую кузницу и вечерами после работы ковал тяпки, грабли, вилы и прочий инструмент, благо после войны металла вокруг было множество. В выходные дни отправлялся с саночками по селам и производил обмен на еду. Походы были удачные и неудачные. Однажды на отца напали грабители и забрали все, что ему удалось выменять. Но бывало, что нам везло. Однажды отец, возвратившись из похода, привез много еды: говяжью шкуру, ведро семян сорго, старое сало и немного неочищенного проса. В доме был праздник. Отец растягивал говяжью шкуру на стенке сарая, обжигал паяльной лампой шерсть, затем шкура чистилась и резалась на мелкие кусочки. Варилась она очень долго, а мы ждали с нетерпением момента, когда она будет готова. Вареную шкуру приходилось долго жевать, но мы были рады, так как другого ничего не было.

В то время в Днепре было множество рыбы, но поймать ее не было никакой возможности: не было ни крючков, ни лески и вообще никаких снастей.

Весной 1947 года, когда на Днепре сошел лед, люди со дна вылавливали ракушки, раскрывали их при помощи кипятка, вынимали содержимое и готовили еду.

К лету 1947 года в нашем районе исчезли все кошки и собаки. Доходило до того, что ели даже дохлую конину.

Поскольку мой брат был моложе за меня на четыре года, родители старались не дать ему умереть от голода, и добытый продукт в первую очередь попадал ему, а мне - что оставалось, но были случаи, когда мне не доставалось ничего. Я, как и многие мои сверстники, прибегал к методу «хватания» на рынке,

где продавали продукты питания. Почти каждый день я ходил на рынок и хватал выставленные на продажу кусочки ржаного хлеба. Перед тем, как я отправлялся на «хватание», мама специально одевала меня так плотно, что когда удавалось меня поймать с поличным, то после побоев у меня оставались целыми и невредимыми ребра и внутренности, да и мороз не донимал. А ловили и били меня часто.

Обували меня в самодельные валенки на завязках, надевали толстую телогрейку, а поверх фуфайку. Вся экипировка обвязывалась веревкой. Шапка-ушанка завязывалась накрепко. Теперь я был готов добывать еду. А «технология» была простая: высмотрев, где на прилавке лежит хлеб или другая еда, нагибаюсь и почти ползком пробираюсь вдоль прилавка так, чтобы не заметили продавцы. Резко поднимаюсь, хватаю съестное и сразу - в рот. Покуда хозяйка оббежит прилавок, я почти половину продукта (хлеба) уже съел. Если меня поймают, я сворачиваюсь калачиком, закрываю руками голову и лицо и получаю определенное количество ударов за воровство. Таким образом, мне приходилось частично утолять голод. Тогда я считал, что другого выхода в борьбе за выживание у меня не было.

Когда в плавнях сошла талая вода и просохла почва, все люди, в том числе и мы, начали высаживать огороды. Посевного материала не было, садили очистки картофеля, которые подбирали в воинской части, что располагалась по улице Дидика (сегодня там мастерские по ремонту мебели). Заплавные огороды давали хороший урожай. Земля в плавнях - очень благодатная среда для выращивания овощей и богатые пастбища для животных. Плавни - это настоящая кладовая природы.

Мне за всю мою жизнь не доводилось видеть такой красоты, как приднепровские плавни. Я вырос среди красоты и наслаждался ею. Животный мир был настолько многочислен и богат, что я не берусь перечислять его. Пение птиц вселяло в душу радость бытия, а чего стоило пение соловьев! Плавневые речушки кишели рыбой. На страже стояли стройные осокоря, плакучие вербы задумчиво смотрелись в озера.