В ЭВАКУАЦИИ

Утром 22 июня 1941 года мы вернулись в Никополь из уче­нической экспедиции, во время которой изучали овраг Куклино, и успели к выступлению по радио В. М. Молотова сгрузить собранные экспонаты, помыться и позавтракать. Нас было много уче­ников из разных классов школы № 2.

Работа во время экспедиции проводилась по следующим на­правлениям: сняли контуры оврага (кстати, эта работа заинтере­совала музей), собрали коллекции растений и насекомых, пыта­лись определить, как возникло название оврага (имели 4 версии), составили геологический срез оврага, а еще нашли осколок грече­ской амфоры.

Может быть, не так уж важна эта неделя жизни, особенно перед грозными событиями всемирного значения, но очень хоте­лось бы показать, что не всегда в те времена проводилась работа с молодежью формально. По-разному сложились судьбы участни­ков экспедиции. Были среди них — и уехавшие в эвакуацию, и будущие фронтовики, и оставшиеся «под немцем», и хлебнувшие горя и даже прислужники оккупантов. Но я уверен, что каждый участник, как бы не сложилась его жизнь, не раз вспоминал    и первый чай со сладкими мошками на лоне природы и Женю Виленского «на канате от смерти» (опустился в овраг, а подняться не смог, пришлось его вытаскивать на канате), и игра в шарады, по вечерам. А последний вечер художественной самодеятельности почти в полной темноте (там где мы спали, не было электричест­ва), на котором каждый выступил со своим номером без репети­ций и аплодисментов. Гвоздем этого вечера был Ким Синча, ко­торый долго и вдохновенно читал рассказы Михаила Зощенко.

Итак, 22 июня 1941 года мы вернулись из ученической экспе­диции и через 2—3 часа оказались как бы в другой жизни с дру­гими интересами, заботами, стремлениями.

Уже вечером, 22 июня почти все участники экспедиции были по цепочке собраны в школе. Было решено в полном составе от­правиться на уборку урожая в колхоз. А пока шли Переговоры, куда- нужно ехать, копали во дворе школы щели. Инициатива о поездке в колхоз была подхвачена другими учениками нашей школы, а потом и других школ. Таким образом, в нашей сельско­хозяйственной дружине оказалось много ребят — учеников нашей школы, которые в работе экспедиции участия не принимали. Не могу ручаться за всех, но с уверенностью могу сказать, что жела­ние ехать в колхоз учениками нашей школы, высказывалось иск­лючительно добровольно.

Местом нашей работы был определен поселок № 12 «Друж­ба», находившийся довольно далеко от Никополя — более 50 км. Кстати, с этим поселком и его колхозом меня еще сводила судьба.

Работу в колхозе мы выполняли обычную. Больше всего но­сили снопы и складывали их в полукопны, а девочки (их было много) вязали с колхозницами снопы. Комбайнов было мало и большие участки косили жатками — «лобогрейками». Жили мы все на усадьбе деда Говорухи.

Самым выдающимся событием этого времени была посадка самолета на рициновое поле. Мы как раз сели обедать, когда над поселком пронеслось с десяток самолетов, похожих на истребите­лей, и один из них резко пошел вниз и сел за поселком. Естест­венно, мы бросились туда, но пока бежали, там уже были колхо­зники из трех соседних сел, вооруженные чем попало от охотни­чьих ружей до дубинок, приехавшие на грузовой машине, велоси­педах, лошадях. Самолет оказался наш. Летчик никого к самоле­ту не подпускал, пока не переговорил с начальником и не выста­вил охрану из местных жителей. Ночевал он вместе с нами у де­да Говорухи, поэтому мы узнали, что это самолет не военный, а тре­нировочный, что вместо пулеметов там торчат металлические стер­жни. Но ошиблись не только мы, ошиблись и немцы. Летчик рас­сказал, что когда немецкие бомбардировщики напали на аэрод­ром, наши тренировочные самолеты поднялись в воздух не   для того, чтобы сражаться (сражаться было нечем), а только с целью чтобы сохранить самолеты, так как на земле им грозило верное уничтожение. Но немцы приняли их за истребителей и удрали, не приступив к бою. Сейчас они перебазируются на другой аэродром, а у его самолета отказал двигатель.

На другой день у самолета сняли крылья, пг/ложили хвост на машину и увезли в неизвестном направлении.   

В колхозе мы проработали дней 20. Наверное, остались бы и дольше, но начались ежедневные дожди и кормить бездельников было не выгодно. Где-то среди моих бумаг и сейчас лежит справ­ка о том, что я заработал 14 трудодней, хотя никто и не помыш­лял об оплате этих трудодней.

Между возвращением из колхоза (числа 15 или 16 июля) и эвакуацией через месяц ничего существенного, кроме воздушных тревог, не было. Отец был привлечен к формированию полка на территории учительского института и поэтому мы уезжали одним из последних эшелонов уже после того, как проводили этот полк. Людей было много, но ни формы, ни оружия у них не было. Пом­ню, за колонной, уходящей пешим строем, проехало 3 или 4 мале­ньких пушки — вот и все видимое вооружение полка.

15 августа мы уже были на вокзале, а немцы бомбили город и, говорят, было много жертв, особенно возле булочной (сейчас это территория сквера напротив медучилища).

Вагонов не было. С трудом институту и музею выделили один вагон с одним крюком, т. е. такой, который можно было цеплять только в хвост поезда. Загрузили мы имущество двух учреждений к задней стенке вагона. Кто нам подсказал эту благую мысль? Судьба! Впрочем, загрузили не все имущество, один музейный ящик так и не смогли поднять в вагон. Николай Куцевол, сопро­вождавший музейное имущество, говорил, что в том ящике были старинные монеты. Кто-то поживился.

Вечером в доме, где раньше жила семья железнодорожников (был он уже пустой т. к. эта семья жила в вагонах, в отличие от наших — пассажирских), под гул немецкого самолета, заблестел азбукой Морзе огонь фонарика. Пока сообщили железнодорожно­му начальнику, окружили дом, обыскали все комнаты — никого уже не нашли. А на следующий день примерно в два часа попо­лудни на путь между нашим составом и поездом железнодорож­ников вошел воинский эшелон. И только он появился, тут же на­летели бомбардировщики и начали бомбить эшелоны и вокзал. Одна из бомб упала в нескольких метрах сзади нашего вагона, и все осколки попадали в ящики с вещами, которые защитили нас от верной смерти. А ведь мы (я, брат и мама) сидели сверху наг ящиках и отделались только тем, что выбитые доски ударили нас

по спинам и по головам. А если бы бомба упала чуть дальше и осколки прошли бы выше? Повезло!

Кроме выбитых досок были сломаны 6 стоек из 8, на которых держалась крыша вагона. Так мы и ехали с выбитыми досками и покачивающейся крышей до Минеральных Вод.

Немало бед причинил этот бомбардировщик и, хотя за ним го­нялся наш истребитель, вероятнее всего фашист ушел безнаказан­ным. Рельсы покручены, провода электросетей порваны. Много было жертв, особенно в составе железнодорожников. Никогда не забуду паренька в форме ремесленного училища с развороченным животом. Да, это уже была война, а не игра в войну.

На наше счастье на станции оказался саперный батальон. За два часа пути были восстановлены, и в 4—5 часов пополудни мы двинулись дальше. А так как сзади у нас было «окно, так мы мо­гли наблюдать небывалую для железных дорог картину. Прямо за нашим вагоном в нескольких сртнях метров шел следующий состав, за ним еще и еще. На открытых участках пути мы видели не то 3, не то 4 состава. Ни, о каких жезлах и речи не было........